тяжесть ярма. А у воды за кустами притаились всадники-горцы: один – на вороном, другой – на белом коне.
Никто никогда даже не слыхал об этой картине! Не предполагал, что существует такая! А это – одно из лучших полотен Лермонтова!
Вслед за тем беру рукопись:
АНГЕЛ СМЕРТИ.
Восточная повесть.
1831 года Сентября 4-го дня.
М. ЛЕРМОНТОВ.
Двадцать две страницы. От начала до конца писаны рукою поэта. На обложке черной лентой бумаги заклеен какой-то текст, видимо посвящение. По этой рукописи Верещагина впервые напечатала поэму в 1857 году в Карлсруэ. А то бы мы даже не знали о ней.
…Отдельный листок. Почерк Лермонтова. Стихотворение… Ого! Неизвестное!
– Читайте!
Один среди людского шума
Возрос под сенью чуждой я.
И гордо творческая дума
На сердце зрела у меня.
И вот прошли мои мученья,
Нашлися пылкие друзья.
Но я, лишенный вдохновенья.
Скучал судьбою бытия.
И снова муки посетили
Мою воскреснувшую грудь.
Измены душу заразили
И не давали отдохнуть.
Я вспомнил прежние несчастья,
Но не найду в душе моей
Ни честолюбья, ни участья,
Ни слез, ни пламенных страстей.
Над первой строкой рукою Лермонтова выставлена помета: «1830 года в начале». Значит, это стихотворение пятнадцатилетнего Лермонтова. А как оно хорошо! Правда, в нем чувствуются отголоски пушкинского «Я помню чудное мгновенье», особенно в последних строках. И все же это юношеское создание вполне оригинальное и очень лермонтовское по духу. Сразу можно узнать: никогда не скажешь, что Пушкин!
Другой листок.
– Ира-а-акли Луарсабович, милий-милий, – обращается ко мне профессор Винклер.
– Слушаю, Мартин Эдуардович.
– Поглядите это стихотворение! Я сравнивал. Это немного другое.
Стихотворение известное— «Глядися чаще в зеркала». Тоже раннее.
Тоже написанное в пятнадцать лет. Но здесь текст не совсем такой, какой печатается в собраниях сочинений. Есть отличия. А главное – посвящение: «С. С…ой». Кто такая?
Это удалось выяснить потом, уже по возвращении в Москву: Софья Сабурова, сестра одноклассника Лермонтова, ставшая вскоре одной из первейших красавиц Москвы, а в ту пору еще подросток. Лермонтов влюбился в нее двенадцати лет; три года страдал, несчастный!
А это что?.. О, письмо Лермонтова! Вернее – письмо в письме. Это 1838 год. Лермонтов вернулся из ссылки за стихи на смерть Пушкина, живет в Петербурге и постоянно приходит к Столыпиным: они переехали из Москвы. С ними живет мать Верещагиной, сестра генеральши. Старуха села писать дочери в Штутгарт, сообщает ей петербургские новости. А тут пришел Лермонтов. Он давно не писал кузине. Старуха просит его написать хотя бы несколько слов. И, чтобы не откладывать это занятие, он берет у нее перо и в ее письме сочиняет стишок по-французски:
«Дорогая кузина,
Преклоняю колена
На этом месте.
Как сладостно
Быть милостивой!
Простите
Мою лень и т. п. и т. п.»
«Право, я не нашел ничего другого, чтобы напомнить о себе и вымолить прощенье. Будьте счастливы. И не сердитесь на меня; завтра я приступлю к длиннейшему письму к Вам… Тетя вырывает у меня перо… ах!
М. Лермонтов».
Возле слов: «Преклоняю колена на этом месте» нарисована крохотная коленопреклоненная фигурка с руками, воздетыми в мольбе.
Лермонтов возвращает перо. Старуха Верещагина сбоку приписывает: «Разгляди фигуру рисованную». И продолжает: «Не переменился ничего, сию минуту таскает и бесится с Николинькою Шан-Гирей». А дальше рассказывает, что Лермонтов был на свадьбе «Кати Сушковой», которая вышла замуж за молодого дипломата Хвостова, родственника Елизаветы Алексеевны Арсеньевой. Молодые скоро уедут в Америку, Хвостов назначен поверенным в делах, 40 или 50 тысяч. И учен. Только некрасив очень. Хвостов любит Катю шесть лет. А наш Миша говорит: «Нет, десять лет». (Миша лучше знает! – И. А.) Потом описана свадьба: Миша был шафером у жениха, а у невесты посаженым отцом – известный журналист и писатель Сенковский. В письме старухи Верещагиной много чудесных подробностей, язык живой, богатый, свободный, пишет – как разговаривает в жизни. И такая получается увлекательная беседа, что, кажется, голос слышишь.
Все эти реликвии: письмо, картина, рисунки, поэма, стихи – все становится теперь собственностью Советского государства, достоянием советской науки!
Сверх того профессор Винклер передает в дар эскиз Репина к картине «Не ждали» и морской пейзаж Айвазовского.
Сюрприз
Когда все это было рассмотрено по второму и третьему разу и обговорено всесторонне и лермонтовские реликвии временно перешли со стола на дальний диван, профессор Винклер принес три небольших альбома и, положив их передо мною, сказал:
– Иха-а-акли Люахзабович, милий-милий, это – сюрхьприз! Это – не мои альбомы. Их владелец просил меня экспертировать – здесь есть манускрипты Пушкина? Или нет манускриптов Пушкина?
Русские старенькие альбомчики 30-х годов прошлого века… В каждом— закладки. «Черная шаль» Пушкина. Но рука – не его. И текст – как в полных собраниях, – никаких отличий от известного нет.
– К сожалению, – говорю я, – это не пушкинский почерк.
– О, владелец будет очень расстроен! А это?
– Тоже не пушкинский.
– Это нет тоже? Хозяин будет огорчен! И это?
– Этот текст тоже вписан сюда не Пушкиным…
– Ну, он будет просто обижен!..
Профессор Винклер готовится альбомы убрать.
– А нельзя ли мне, – говорю, – внимательно рассмотреть их?
– Да, да. Конечно. Надо смотреть альбомы!
Переворачиваю страницу – стихи в духе Батюшкова. Еще одну – картинка… Стихотворный комплимент по-французски… Перевернул еще два листка…
Лермонтова рука!!!
Перевернул…
Лермонтова рука!!!
Перевернул:
Лермонтова почерк!!!
Перевернул:
Лермонтова рисунок!!!
Я замер – от восторга, от неожиданности!.. Нет, как хотите, но, чтобы обнаруживать такие неожиданные находки, нужно чугунное здоровье! Я ослабел просто!
А тут еще новость: найти – нашел, а что нашел – не пойму!
Написано рукой Лермонтова:
НА СМЕРТЬ ПУШКИНА.
А дальше что?
Стояля в шистом поле
Как ударил из пистолетрум
Не слишал как гром загремил.
Всю маладсов офисерум
Упаля на колен, палакал слозом,
Не боле по нем, кроме по нея.
Ашиль.
Ничего не понимаю! Рука Лермонтова?
Лермонтова.
Сомнения есть?
Нету.
А что сказано тут?
Непонятно. И при этом… «На смерть Пушкина»?!
А профессор Винклер, рассматривая альбом вместе со мною, переводит взгляд на меня:
– Это манускрипт чей?
– Лермонтова.
– Но что тут написано?
